У КОГО В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ ВЛАСТЬ?

Агдас БУРГАНОВ

Для ответа на вопрос, поставленный самим названием доклада, пожалуй, нет лучшего материала, чем публичные признания высокопоставленных чиновников, да еще в официозах.

“Доморощенная коррумпированная бюрократия зачастую сильней, чем государственная власть”, – пишет один из руководителей Совета Федерации А. Торшин в статье “Бюрократия или власть: кто сильнее?”, опубликованной в печатном органе законодательного собрания страны – журнале “Российская Федерация сегодня” (№12, 2002, с.14. Курсив мой. – А.Б.). Почему “зачастую” только? Всегда, уважаемый! В этом утверждении, с одной стороны, – всё непонимание автором сути проблемы, с другой, – ненароком высказанная констатация фактического положения вещей, не освоенная теоретически. Бюрократия и есть наша государственная власть. Около четырех веков (с петровских времен). Следовательно, сама постановка вопроса, данная автором в заголовке, некорректна. В нем ощущается нечто похожее на щит-плакат, развешанный по всей Москве, в котором “вумные” лидеры “Единой России” провозглашают, что-де их партия взяла под свой контроль выплату пенсий. Господа “заединщики”, не надо нас принимать совсем за беспросветных идиотов. Платите вовремя без какого бы то ни было контроля. Впрочем, самоконтроль не помешает, поскольку вы возглавляете криминальное государство.

А может быть, это – показатель всё того же непонимания сути проблемы? Или прикидываются непонимающими? Они втолковывают нам, что бюрократизм, пышущий “нездоровым” здоровьем в нашей жизни, являет собой нехорошее отклонение от здоровых начал нашего государства. И только. Дескать, покончим с ним и вся недолга! Всё пойдет на лад. Но дело в том, скажу, забегая вперед, что бюрократизм есть сущность нашего государства, истребить его в этом его качестве можно лишь со сменой типа нашей государственности. Разумеется, согласиться с такой постановкой вопроса бюрократия не только не может, она боится даже заикнуться об этом. В этом слабость статьи Торшина. Если говорить о теоретической неразработанности проблемы, то есть о проблеме проблем общественной мысли России, то, как раз, она в этом. Нередко слышишь: а где его, бюрократизма, мол, нет, да еще похлеще нашего? Да, везде он есть. Разница, однако, в том, что всюду, как правило, он присутствует в качестве отклонения от нормы, и бороться с ним можно демократическими методами, вплоть до “импичмента” руководителя любого уровня. А у нас он и есть “норма” в качестве самой сущности государства! С ним бороться в обычной житейской ситуации демократическими средствами практически бессмысленно – как в той сказке о змее-горыныче, которому отрубаешь одну главу, вырастают две (каждое постановление правительства о сокращении чиновничества, как прежде, так и теперь, сопровождается хитроумными перетасовками, завершающимися увеличением его числа). Одолеть его можно лишь двумя, экстраординарного характера, путями: революционным свержением или появлением в рядах его носителей гениального деятеля, способного подчинить себе всю бюрократию. Первый путь опасен тем, что в победной эйфории одна бюрократия сменяется другой, как это и случилось во всех наших революциях прошлого века, поскольку их социальной базой была бедствующая, разоряемая часть народа, трудно поддающаяся политической организации, но являющаяся объектом, легко доступным для манипулирования им бунтарям, авантюристам и вообще экстремистам. Он (этот путь), с одной стороны, дискредитирован своими гнусными последствиями: в каждом случае последующее бытие народа становилось хуже прежнего, с другой – в современных условиях, по причине несравнимой с прежними государствами охранной силы его абсолютно бюрократической ипостаси, почти нереален из-за его колоссальных возможностей физического давления на массы и многоопытности бюрократии в идеологическом надувательстве, теперь (по сравнению с дореволюционным временем) уже полностью обессобственниченного, нищего, народа, продающего свои голоса за бутылку водки, пачку гречихи и т.п. (и быть может, ныне вовсе не поддающегося политической организации). То есть внутренних сил (общественных) для свержения бюрократии, из-за отсутствия демократического электората, просто нет. Поэтому “проклёвывается” ему замена в виде диктата международной демократии, уже примененного по отношению к коммунистической Югославии, осуществлявшей геноцид албанского народа, и применяемого относительно сталинско-фашистского режима Саддама Хусейна, поддерживаемого нашим государством не только и, смею думать, не столько по экономическим соображениям, сколько в силу родственности душ: “свой свояка видит издалека”. Второй путь равносилен ожиданию у моря погоды (об этом скажу ниже).

Статья Торшина насыщена фактами и суждениями о том, что чиновничество числом увеличивается чуть ли не по геометрической прогрессии (за последние годы – в 2 раза, достигнув З-х млн.), ухудшаясь в качестве, при падении валового национального продукта в те же 2 раза; о бессмысленности попыток его сокращения. Другого и быть не может: ведь это – единственная социальная опора любой антинародной власти! Он задается вопросом: “отчего так плохо организована работа “родных” бюрократических структур, почему не по плечу им решать стратегические задачи государства?” (с. 12). Ответа не дает. А он есть.

Автор сетует на то, что вопрос о соотношении власти и бюрократии в стране не понят ни политиками, ни интеллектуалами. Верно. И, если хотите, здесь самая-самая болевая точка общественного мыслительного процесса, свидетельствующая об интеллектуальной ущербности наших политических “элит”, о которых проф. Ж.Т. Тощенко справедливо заметил: “... ни о какой элите в сегодняшней (да и вчерашней) России не может быть и речи. Её давно уже не было, нет и в настоящее время”, “нами правят – и в политике, и в экономике – не элиты, а группы людей, к которым наиболее применимы и соответствуют их духу, целям и методам работы такие понятия, как “клики”, “кланы”, “касты” (Тощенко Ж.Т. Элита? Кланы? Клики?// Социол. исслед. 1999, №11. С.123, 130). Но помогает ли понять помянутый вопрос его статья? В чем-то да, помогает. Правдивым, откровенным показом реалий, со стороны высокопоставленного чиновника признанием мерзопакостных последствий деятельности бюрократии, пусть и вослед соответствующим заявлениям президента В.В. Путина. В теоретико-аналитическом плане от статьи пользы никакой. А жаль. Хотелось бы очень, чтобы власть предержащая политическая “элита” знала хотя бы о том, откуда “растут ноги” бюрократизма в погибельных для государства степенях. И, быть может, тогда дознались бы до средства изничтожения его в названном качестве (не вообще бюрократизма в целом, объективно неизбежного в какой-то мере до тех пор, пока человек нуждается в управлении человеком). И таким средством, причем единственным, скажу, опять-таки немного забегая вперед, является перемещение законодательной и судебной властей от государства к обществу, подконтрольность первого второму. Однако сие перемещение невозможно осуществить ни принятием даже очень хороших законов, ни, тем более, призывами, обращениями к интеллекту, к совести чиновников, наконец. Наличие последней у них вообще под большим сомнением. Да и не в ней дело..., политике и политиканам до нее нет дела.

Торшин приводит примеры из опыта ведущих стран мира, в которых более-менее решаются проблемы борьбы с безобразиями, творимыми бюрократией. Во Франции чиновников заинтересовывают пожизненными льготами; нам это не подходит, так как у наших “аппетит приходит во время еды”; так что бесконечные повышения им зарплаты и прочее этого рода, во-первых, увеличивает налоговое бремя на народ, во-вторых, инициирует стремление во что бы то ни стало удержаться у государственной кормушки – умножается коррупция. В Англии, США и др. – за ними неусыпно надзирают общественность и независимые СМИ, которых мы не имеем и вряд ли в обозримом будущем будем иметь. Автора, как якобы парламентария, более всего привлекает парламентский контроль за властью. Допустим, мы достигли тоже такого контроля. В нашем законодательном органе заседают партии, в той или иной степени, представляющие власть, самих себя, значит, и ни в коем разе – массы. Сплошь да рядом принятие закона зависит от партий, как ЛДПР Жириновского, в насмешку названной её создание инициировавшими “товарищами” из известного ведомства “либеральной” в совокуплении с “демократией”, или КПРФ, состоящей из “вчерашних”, озлобленных на “сегодняшних”, ограничивающих их массовый доступ к государственному корыту (“самим мало”!). Чтобы парламенту доверять формирование правительства и контроль за ним, надо сперва иметь его в соответствующем его функциям качестве. А чтобы он был, нужен надлежащий электорат.

Вот о том, почему последнего нет и почему есть такая бюрократия, на которой “пломбу негде ставить”, и следовало бы поговорить. Почему государственные мужи не желают зрить в корень проблемы, предельно ясно, как дважды два. Об этом свидетельствует вся политика российского государства, начиная с Петра I – отца бюрократического государства. Бюрократия, оформившись при нем, укрепившись при последующих государях, вовлекши в свои ряды верхи и средние слои дворянства, провела капиталистическое преобразование страны крестьянской реформой 1861 г. Отмену крепостного права осуществила так, что крестьянство выплачивало в течение почти полувека намного превышающие реальную рыночную цену выкупные платежи за землю, собственником которой не становилось. Вместо формирования и укрепления многомиллионного среднего класса собственников, как главной задачи перехода от феодализма к капитализму, к революциям начала 20-го века подошел разоренный народ: всех видов собственников было не более его трети; в крестьянстве, составлявшем более 80 процентов населения, бедноты (полупролетариев) было более 65 процентов. Вот она – социальная база революций 1905 и 1917 гг., благодатная почва большевистского экстремизма и коммунистического эксперимента. С люмпенизирующимся народом можно лишь рушить наличное, но не созидать лучшего, чем было. Ленин и его партия, некритически восприняв марксизм, взяли установку на упразднение классов собственников – субъектов развития. Большевизм сделал ставку на маргинальный класс, по Марксу, “наемных рабов” - пролетариат, извечный продукт разложения всех общественных формаций, следовательно, формирующийся несостоявшимися (в большинстве – лишившись собственности, опустившимися на социальное дно) представителями всех других социальных структур, как на новый восходящий класс – гегемона (будущего субъекта развития). И оказался в плену неправильно истолкованной логики истории, в применении к роли пролетариата, объективно неспособного стать новым субъектом развития. Что, впрочем, марксизмом-ленинизмом негласно признавалось фактом несменяемого и никому неподотчетного руководства всеми делами населения самими коммунистическими функционерами от имени и, якобы, по поручению ими опекаемого “гегемона”. Страну развернули в никуда, где и пребываем с лжесубъектом развития, в каковой роли выступает сама коммунистическая бюрократия.

В чем, где причина беспросветности жизни российского народа?

Сущностные проблемы страны определяются диалектикой соотношения экономики и политики, базиса и надстройки. Издавна трагедия России, главная причина её отставания в развитии, теперь уже не только от передовых стран, но и самых заурядных, – в несоответствии политической системы задачам социально-экономического развития общества. (Она соответствовала лишь завоевательным целям царизма и государственной бюрократии, поставленными ими во главу угла всей политики государства, которое, по определению В. Ключевского, пухло, а народ хирел). Исток этого несоответствия – в традиционном стремлении государства, взяв на себя не свойственную ему функцию субъекта развития, всячески усиливать свою роль во всем и вся, вплоть до того, чтобы надзирать за всей жизнедеятельностью общества и человека, включая его частные, даже интимные сферы.

Усиление роли государства объективно вело к формированию и укреплению параллельно с господствующим классом, умаляя его силу, еще одного господствующего класса в качестве фактического управляющего государством – многочисленной бюрократии, со временем ставшей единственным господствующим классом. Отнюдь не в качестве основы “среднего класса”, олицетворяющего государство и упорядочивающего “его деятельность”, являясь “стержнем политической стабильности в обществе”, – как это утверждает Торшин (с.13). Правда, затем противоречит себе: “ ...поскольку ни один чиновник не знает, сколько времени ему удастся усидеть на своем месте, то усиленно старается кормиться поборами и взятками. Так завхозы становятся главными в стране” (там же. Курсив мой. – А.Б.). Николай I как-то, в сердцах, заметил, что Россией управляют 25 тысяч столоначальников. “Стержнем” же политической стабильности в обществе является совсем другой класс, бюрократии прямо противоположный. А бюрократия – источник, средоточие политической нестабильности общества.

Право бюрократии на господство проистекает из узурпации ею права на распоряжение национальным, ей не принадлежащим, богатством. Господствующим классом она становится только там и тогда, где и когда это богатство принадлежит государству, не народу.

Известна сентенция о том, что в России две беды, одна из которых – дураки. Дураки – это и есть бюрократы. Бюрократия глупа по определению. Она оторвана канцелярщиной от народной жизни – той единственной, что стимулирует развитие интеллекта. Кроме того, её ум застит неуемная корысть временщика, стремящегося с лихорадочной быстротой успеть нахватать добра, пока при власти, которая навечно не дается. (Не потому ли во времена оно родилась и реализовалась идея наследственной монархии?!). Со своим высоко развитым хватательным инстинктом она нам организует еще не один раз дефолт, то есть, в конечном счете, подрубая сук, на котором сидит. Потому-то участь всех её кланов – неизбежная погибель. Плохо только то, что вместе с ней, её режимом, гибнет и страна.

Господствующее положение бюрократии препятствует развитию самого государства. Она стремится оторвать страну от мировой цивилизации. Когда она пытается ликвидировать отставание страны, догнать передовые народы в экономическом отношении, она пытается добиться этого лишь совершенствованием техники и технологии производства. Не понимая того, что это отставание вторично. Первично и главное – отставание в социальном развитии, а в основании последнего – отношения собственности, не позволяющие формировать мощный, крепкий, устойчивый многочисленный средний класс собственников – субъект развития. Государство, не позволив развиться гражданскому обществу, имитируя решающую силу его бытия, то есть имея монополию на действие, и в этом принципиально отличаясь от западной модели государства, затормозило как свое, так и общества в целом развитие, что и подвело к революциям начала прошлого столетия.

Октябрьская революция, в отличие от западных буржуазных революций, привела и утвердила во власти не новый восходящий класс, развивавшийся на основе новых отношений собственности, возникших еще в недрах прежнего общества, а новую бюрократию. Перестроечная и постперестроечная реформы также ограничились лишь сменой одного клана бюрократии другим. Различие меж старой и новой бюрократиями состояла в персонах. В первый раз под ширмой “диктатуры пролетариата” сменили феодально-буржуазную бюрократию на коммунистическую номенклатуру, во второй – геронтократов на более молодых, не чуждых веянию времени.

Традиции российской государственности большевизмом были закреплены и доведены до беспредела, вследствие чего страну толкнули на обочину мировой цивилизации.

Следовало бы всем нам понять, что ни Октябрьская революция, ни перестроечная и постперестроечная “революции” не изменили сущности российской политической надстройки. Она, как была бюрократической, таковой и осталась. Менялись кланы бюрократии. В итоге: первый клан, сформированный Петром I и правивший до 1917 г., погубил царскую империю, второй клан – советскую империю, третий – доканывает постсоветскую Россию. Без понимания этого и, естественно, принятия необходимых мер, погибель России неизбежна.

Сейчас, вроде бы, идет строительство нового экономического базиса. Но не такого, который уже царствует во всем демократическом и преуспевающем мире, а такого, который уже дважды чуть не погубил демократию и мир – монополистического. Ни к этому, ни тем более к новому, желаемому базису – частнособственническому с доминированием в нем класса мелких и средних собственников – приспособить политическую надстройку, представленную всё той же бюрократией, невозможно.

Диалектика соотношения политической надстройки (государства) с экономическим базисом определяет место и роль революции (реформы) в их взаимодействии. Когда политический строй адекватен экономическому базису, они укрепляют друг друга, оба развиваются в нужном обществу направлении. Нелепость, искусственность взятого большевиками курса на “социалистическое” строительство очень скоро выявилась в том, что они, создавая новый политический строй для преобразования общества, его экономики, не могли в то же время сделать его навсегда силой, определяющей хозяйственное положение страны. Политический строй может оказаться “выше” экономического строя на очень короткое время, необходимое для его преобразования, как говорится, в темпе. При затягивании этого процесса реальна опасность провала дела преобразования и свержения данного политического строя. Как это и случилось с царским самодержавием, запоздавшим с отменой крепостничества, и с реформаторами начала 20-го века, а также с Временным правительством (1917 г.), тормозившими окончательное упразднение помещичьего землевладения. Такая опасность реальна и для посткоммунистических режимов: два из них уже “свергнуты” и с третьим будет то же самое и по той же причине – затягивания и неадекватности современным тенденциям процесса реформации, как в сфере экономики, так и в надстроечных структурах.

Перестроечная и постперестроечная “революции” фактически повторили опыт большевиков. С почти теми же и плюс к ним некоторыми положительными результатами. “Почти” – потому что в этот раз в правильном, естественно-историческом направлении, но неправильными методами, пытаясь повторить давно пройденный Западом этап первоначального накопления капитала с его хищниками- монополиями. Они подвели мир к двум мировым империалистическим войнам.

***

Российское государство без своей естественно-исторической социальной базы, с лжесубъектом развития в лице паразитического класса бюрократии, – в социальном тупике. Социум расколот и атомизирован до степени “человек человеку – волк”, конкретно выражающийся в невиданном росте всех видов преступности (“жизнь-копейка”). Государство и народ противостоят друг другу; эта исконная российская социальная болезнь имеет тенденцию усугубляться, потому как неоднократный наглый обман государством народа завершился тем, что он изверился в лидеров. Поиск бюрократией крупного харизматического лидера безуспешен не только потому, что подобные личности в истории – редкость, но и потому, что невозможно найти идею, долженствующую стать национальной, которая бы удовлетворила народ, не ущемляя при этом бюрократию. (Воистину нашу бюрократию история ничему не учит: сегодняшняя ситуация практически идентична ситуации перед крестьянской реформой, когда самодержавная бюрократия искала в природе социума несуществующий метод отмены крепостного права, при котором бы “и волки были сыты, и овцы целы”, то есть не затрагивая интересов помещиков. Не найдя его, встала на путь разорения крестьянства. Последствия известны).

Народ и бюрократия несовместны в нашем случае их противостояния. Рано или поздно противоположность их интересов кончается социальным взрывом. Избежать его можно лишь при условии формирования в народе сильного самодостаточного класса собственников, способного подчинить себе бюрократию (такой стадии развития достигли общества в демократических странах). В противном случае бюрократия, мало-помалу, свое государство “пускает по миру”. Российская бюрократия в этом особо преуспела в последнее десятилетие. Бюрократия и народ совместимы лишь по “нужде” и в случае, когда она находится в услужении у народа. Бюрократов природное призвание служить; им честь и хвала, и благосостояние за службу государству, подотчетному обществу. А не наоборот, когда народ в услужении у государства.

Тем не менее, в нашей беспросветной действительности хочется обнаружить просвет, манящий нас в благополучие. История России последних веков: отмена крепостничества, революции 1917 г., перестройка и постперестроечные реформы (пусть в большей мере – и лжереформы) свидетельствуют о том, что страна в своем развитии, при всех отходах от общемировых закономерностей, с запозданием, но идет в общецивилизационном направлении к формированию гражданского общества с рыночной экономикой. Однако определившееся с Петра I неизбывное стремление европеизировать Россию не может достигнуть цели “европейским” же путем. Безнадежно опоздали. Этап первоначального накопления капитала, не преодоленный в России конца 19 – начала 20-го столетий в более благоприятных условиях развивающегося капитализма, тем паче непреодолим сейчас при ублюдочном капитализме – выкидыше постсоветского криминального режима. Ибо на наших глазах процветают демократический Запад и ряд демократических государств Востока, с капитализмом, мало что общего имеющим с его началом. Не забудем также и исторически сложившуюся и закрепленную советской властью общинно-“социалистическую” ментальность народа.

Запад пребывал в цивилизации, развивая частную собственность, содействуя тому, чтобы частными собственниками становились как можно большее число людей. На ранней стадии капитализма, пополняя ряды собственников освобождением граждан от феодальных пут, наделяя их собственностью, отобранной у феодалов; затем, преодолев этап стихийной монополизации собственности буржуазным капиталом, на демократическом своем этапе (вторая половина 20-го в.), рассредоточивая собственность в массе пролетариев физического и умственного труда, тем самым расширяя ряды среднего класса, доведя число всех категорий собственников до двух третей общества (оптимальное соотношение классовых структур, исключающее революцию, как способ решения социальных проблем). Нам предстоит (рано или поздно!), конечно, если не захотим продолжать гнить на корню, проделать то же самое, что проделано в ряде высокоразвитых стран, но уже преобразуя государственную собственность в частную (отговорки о том, что в России уже вся собственность перекочевала к олигархам, не имеют под собой достаточных оснований; не исключается и частичный пересмотр результатов “прихватизации”). Формирование массового класса собственников придется осуществлять методом, принципиально отличающимся от гайдаро-чубайсовского, расколовшего народ на противостоящие друг другу части: кучку богачей и большинство нищенствующих. Имея в виду заглавную цель созидания классовой основы будущего благоденствующего гражданского общества, как национальной идеи России. С правовым государством в обществе, в котором разделение властей осуществляется не установлением различных ветвей самой государственной власти, а отделением законодательной и судебной властей от государства как властей самого общества; в котором, следовательно, например, представительная власть не может быть “Государственной думой”.

В условиях специфической антисобственнической ментальности нашего народа средний класс собственников должен собой обнимать, практически, весь народ. Потому что мы скорее примиримся с всеобщей нищетой, нежели с богатством отдельных социальных групп. К решению задачи обогащения наших людей надо идти не в лобовую атаку, нужно заходить с тыла. Здесь вся трудность – в определении механизма превращения народа в субъект развития: дабы не кто-то ему создавал необходимые условия жизнедеятельности, а, наоборот, чтобы он стал самодостаточным, устанавливающим сам себе нужные социальные, экономические, политические и правовые опоры, подпирающие его развивающую деятельность. (Этот механизм основан на реальном праве каждого гражданина на равную со всеми долю в национальном богатстве; к сожалению, раскрывать его в докладе нет места).

Я предлагаю реформирование, в корне меняющее парадигму развития России. Повторю за А.И. Герценом, что я также “не вижу причин, почему Россия должна непременно претерпеть все фазы европейского развития” (Герцен А.И. Собр. cоч. М., 1954-1965, т.VI. С. 205), что “оконченный труд, достигнутый результат свершены и достигнуты для всех понимающих; это круговая порука прогресса, майорат человечества” (там же, т. XII. С. 186). На первый план выдвигается разгосударствление экономики, что является проблемой социально-экономической. В забвении социального спектра кроется главный тормоз реформирования страны и наибольшая опасность для демократии. Наш путь – в превращении всех граждан в реальных собственников национального богатства, в работников-хозяев. Наши люди должны стать свободными, независимыми, способными к самостоянью.

***

Исток кризиса нашего общества, как его и начало и причина – в российского типа государственности. Подтвердилось предвидение В.И. Ленина о возможной гибели советского государства в связи с его всеобъемлющим бюрократизмом. К великой печали, это понимание, также, как и коренной пересмотр взгляда на социализм (фактический отказ от него и переход на позиции “народного капитализма”), пришли к нему слишком поздно, незадолго до его кончины, когда взращенная им номенклатура уже стала господствующим классом бюрократии. Сам же он, будучи тяжело больным, терял власть. На мое мнение о запоздалости ленинского прозрения в одной из бесед проф. Г.Г. Водолазов заметил, что, может быть, оно и стало-то возможным благодаря его же опыту попыток реализации коммунистического учения, господствовавшего в прогрессивной общественной мысли мира со времени “Манифеста Коммунистической партии”. Марксизм провозгласил и, как казалось, научно доказал необходимость и возможность такого преобразования мира, при котором бы жилось комфортно не одним лишь сильным при плаче не только сирых и убогих, но вообще рядовых, обыкновенных людей (обывателей), не выдерживающих конкурентной борьбы за выживание в условиях капитализма. Быстрое и широкое распространение коммунизма объясняется не столько гениальностью, талантами коммунистических организаторов, пропагандистов и т.п., каковых на первых порах движения было немало, сколько совпадением его идеи уравнительства с природным (генетическим) раскладом людского сообщества, в котором самодостаточных, неординарно талантливых, динамичных, рисковых, способных постоять за себя в любой ситуации, ничтожное меньшинство, полагаю, не более десятой доли, а подавляющее его большинство – посредственные и частью вовсе не способные к самостоятельно-творческой жизни. Согласившись со своим собеседником, я склоняюсь к мысли о том, что, пожалуй, человечество, хотя бы какая-то его часть, неизбежно должна была пройти через опыт коммунистического строительства. Эта точка зрения кардинально противоречит нынешней, общепринятой в публицистике, согласно которой Октябрьская революция и в целом последовавшая за ней попытка строительства социалистического общества почти в трети мира рассматриваются как корыстные, злонамеренные действия большевиков, коммунистов. Тем более такое утверждение несправедливо, что не всё, содеянное коммунистами, особенно в бытность во главе их Ленина, было неудачным и бесчеловечным, правда, в тех лишь случаях, когда коммунисты отходили от своих постулатов (но ведь поступали так они сами!); скажу и следующее: если бы после смерти Ленина руководствовались концепцией дальнейшего строительства нашего общества, разработанной им в последних работах, мы сегодня жили бы в одной из лучших, разумеется, некоммунистических, стран мира (об этом см. ниже). Названный природно-генетический фактор поддерживает на публичной арене коммунистическую идеологию, как бы играет на руку коммунистам и им подобным жириновско-баркашовским “преобразователям”. Помянутое большинство российского народа в патерналистском российском государстве веками ходит с протянутой рукой, обращенной к барину, государству и т.п. Марксистское учение, в своей сугубо коммунистической части – учение этой последней категории большинства населения. Оно застойное, реакционное, коммунофашистское. Известный кинодеятель Никита Михалков как-то сказал, что главная психологическая черта русских – зависть, ориентирующая на прогресс. Быть может, какую-то часть людей она и ориентирует на лучшее. Но большинство знает по своему опыту – ему лучшего не видать, как своих ушей, поэтому зависть его ориентирует на то, чтобы имеющих лучшее устранить, вплоть до истребления. Дабы всем было одинаково ...пусть и плохо. (Коммунистическая номенклатура ловко использует это свойство человеческой натуры: поскольку выравнивать людей по высшей шкале потребления невозможно, она выравнивает их большинство по низшей шкале, выделяя по уровню жизни свою корпорацию и вообще, несколько усиливая социальную защищенность всех членов партии). При коммунизме невозможен прогресс, к примеру, в индустриально-техническом отношении, обычным (демократическим) путем; он возможен на сравнительно короткий период времени тоталитарным способом: за счет хищнической эксплуатации природы, включая самого человека, принудительным, мало оплачиваемым трудом временно находящихся на свободе и вовсе бесплатным, пребывающими в ГУЛАГе. При этом основная масса населения – не всего, а лишь пролетарского – уравнительно обеспечивается мизером необходимого для выживания. Поскольку наш народ никогда не жил в добром благополучии, он и не знает, что это такое, он доволен тем, что есть (установка “лишь бы не было войны”, которая исторически доминирует в российском образе жизни). Сегодня же наш дикий капитализм оставил эту часть населения без призора, ей плохо. Команда Путина пытается состыковаться с нею, что в наших условиях возможно лишь, продолжая транжирить минеральное сырье, принадлежащее нашим потомкам и “доением” более-менее обеспеченной части населения сверхналогами, инфляцией и организацией дефолтов. Стараясь, чтобы “и волки были сыты, и овцы были целы”. Но долго проводить такую политику еще ни одному режиму не удавалось. Проведи сегодня правительство референдум на предмет возврата советской власти, большинство будет “за”. Так что сбрасывать со счетов коммунизм в нашей стране было бы непростительной глупостью, ошибкой, которая хуже преступления. А возвращаться к нему значило бы вернуться в трясину топкого болотного существования...

Выход из этой пока что – “квадратуры круга” – в условиях России может быть найден, если будем исходить, во-первых, из того, что прогресс прогнозируется, обосновывается, пути его достижения обнаруживаются и его процесс возглавляется незначительным меньшинством общества, во-вторых, идеи прогресса реализуемы лишь при непременном с ними согласии остального, подавляющего большинства народа, в-третьих, его согласие реально, если оно при этом будет довольно результатами прогресса или, по крайней мере, будет иметь нечто существенное для их наступления.

Бюрократическому государству предложенный выше вариант выхода из кризиса неприемлем. Покончить с такого типа государственностью может только гражданское общество. Но на его формирование у нынешнего народа своих, внутренних, сил нет. Их предстоит созидать по новой. Кто будет это делать? – вопрос вопросов! Мой ответ исходит из того факта, что ни одно посттоталитарное государство не смогло само, без помощи извне, содействовать преобразованию общества в гражданское. Несмотря на то, что в них, к примеру, в Германии, имелась для него социальная база в лице многочисленного класса собственников во главе с умнейшими деятелями – демократами. Там демократизация государства и строительство гражданского общества шли одновременно и под патронатом демократических победителей. Наше положение осложняется тем, что у нас нет ни упомянутого класса, ни надлежащих лидеров, нет и прямого внешнего воздействия на наши внутренние дела (каковыми наши бюрократы считают даже те, которые во всем мире давно уже не являются лишь “внутренними”). Эти обстоятельства плюс давняя традиция существенных перемен в жизни народа по инициативе сверху не исключают возможную позитивную роль своего государства. Во главе с интеллектуально одаренным и нравственным лидером, опирающимся на международную и свою демократию (пусть и хилую!). В содружестве с последними, преодолевая сопротивление “своих сукиных сынов” из правящей и оппозиционной номенклатуры, государство могло бы форсировать методом рассредоточения собственности в народе созидание cубъекта развития преимущественно в лице среднего класса собственников. Методом, не включенным в нынешнюю концепцию реформирования нашего общества, вопреки здравому смыслу, императивно требующему его осуществления в условиях перехода к рыночному обществу от коммунистического строя, вдолбившего в сознание масс постулат об общенародной собственности.

В этой связи я хотел бы напомнить одну, чрезвычайно актуальную, мысль корифея диалектики Гегеля о том, что нация, стремительно идущая к политическому упадку, может быть спасена только гением. 20-й век дал несколько подтверждений её верности. Я имею в виду Ф.Д. Рузвельта, предотвратившего гибель американского общества в 30-е гг. (кстати: форсированным созданием многомиллионного среднего класса), Ш. Де Голля, не допустившего скатывания Франции к фашизму в 60-е гг. А ранее их обоих вывел страну из катастрофического положения в 20-е гг. В.И. Ленин. К несчастью России, как сказал величайший политик ушедшего века У. Черчилль по поводу его кончины: “Интеллект Ленина был повержен в тот момент, когда исчерпалась его разрушительная сила и начали проявляться независимые, самоизлечивающие функции его поисков. Он один мог вывести Россию из трясины... Русские люди остались барахтаться в болоте” (Churchill W.S. The Attermath. (The world Crisis. 1918-1928)/ Nev-York? 1929. P.64-66). По тому же поводу незабвенный сын нашего народа Б.Л. Пастернак предсказал “гнет” как следствие ухода вождя из жизни. Предвидения обоих нобелиатов подтвердились сполна: бюрократия взяла реванш, чтобы страну трясти в бесконечных преобразованиях “из куля в рогожу”, безмерно угнетая народ.

Историческая миссия Лениным, Рузвельтом и де Голлем была выполнена, благодаря тому, что им удалось справиться со своими бюрократами, оказывавшими жесточайшее сопротивление проводимым ими курсам в политике. Россия ждет “нового Ленина”... Но такого масштаба деятель рождается раз в 1000 лет. Может быть, следует подумать о том, как доделать то, что начал “первый” Ленин?! Не мудрствуя лукаво.

Представляется, что страна подходит к моменту истины. Не прозевать бы его. Не пойти бы опять по старой привычке, как писал наш мудрейший предок (П.Я. Чаадаев), “в косвенном направлении... по линии, не приводящей к цели”.

Агдас Хусаинович Бурганов,

доктор исторических наук, профессор РГГУ, действительный член Академии политических наук (Москва), почетный член АН Татарстана

п. Ютаза – Москва

июль-октябрь 2002 г.